Воскресное утро  — подходящее время для того, чтобы в человека вселилися беси.

Приходит смс-ка с неверным адресом.  Не переводишь часы на зимнее время. Выходишь на час раньше. Задаешь вопрос не тому человеку,  и он тебя отсылает к черту на куличики. И ты идешь через весь город, проклинаешь транспорт, который второй день по вине церковных треб не дает жить не православным, ворчишь по поводу того, что православие – пока  идеология пока для некоторых, а страдают массы, неприязненно ощущаешь  себя самого этой страдающей массой, по дороге встречаешь не прихожан при храме, а полицейских при службе в количествах сверх разумения.  А на Духосошественском храме тебя встречает табличка: «Извините, прихожане, поздняя литургия состоится не здесь, а в храме  семинарии».

И, в общем, все плохо. Холодно, пасмурно, муторно и противно.

Рассуждения в холодное утро — в  основном про то, как трудно  возрождать православные традиции в университетском городе «оборонщиков», где выросли поколения, впитавшие с молоком матери естественно–научное мировоззрение, в котором  Богу места нет, поскольку экспериментально Его  Бытие не подтверждено… ну и всякая прочая ересь в голове.

Пять километров быстрым шагом – хорошее начало для того, чтобы начать размышлять, а не беситься.  Начинаешь вспоминать, как поет душа, которая экспериментально не доказана, когда она поет вместе с церковным хором, когда, пусть случайно, зайдешь в храм. Вспоминаешь, как хотелось лично выпороть девочек из «Пусси-райот», лишь бы их, дурочек, в тюрьму не сажали, не делали их знаменем протестных игрищ. Вспоминаешь родственника, доктора физических наук, работавшего на «острие» оборонных исследований, и вдруг бросившего профессию, принявшего православие и ставшего  экономистом. Осознание того, что делаешь не благое дело – трудный процесс в биографии любого человека, а бросить успешную карьеру в престижной профессии в момент, когда пережиты скудные времена недофинансирования оборонных проектов – этот поступок дорого стоит.

Вспомнилось, как старший сын в возрасте 8 лет привез из Сибири от бабушки древний разваливающийся по листочкам псалтырь на старославянском, и положив рядом с ним современное издание , выучил старославянский настолько, что смог читать ордена на иконах, поясняя, за что какой святой канонизирован.Как он нетерпеливо ждал меня из командировок, чтобы я его окрестил – бабушка- врач считала это детской блажью.

Как он же, поехав со мной в командировку в Питер в сумеречные 90-е, теребил моих православных друзей, чтобы отвели его исповедоваться и причаститься, как строго держал пост, с каким трудом мы нашли единственное кафе на Лиговке, в котором было постное меню. И как ледяным декабрьским утром мы с ним добирались с Пискаревки,  в промерзшем трамвае, в храм, выбранный им из множества Питерских храмов для первого в жизни причастия. Неказистый храм, наполовину застроенный лесами для ремонта, на алтаре которого отсутствовала половина икон, на самом деле не прерывал службы даже в блокаду,  в нем никогда не было «красного попа», сотрудничавшего с чекистами и разглашавшего тайну исповеди, впавшего в грех гнуснейшей формы доносительства. За что многие его настоятели  были расстреляны и сосланы. Он этого знать не мог, но ощущал духовный столп искренней «намоленности», явственно присутствовавший в храме.

Вспомнилось и то, как младший сын в возрасте 4 лет наотрез отказался пить газировку и прочую лимонадную муть «с пузыриками» —  «Бог не велел». Точно известно, что никто из взрослых ему это не внушал, но ведь действительно – кока-кола и прочие сладкие воды – самая разрушительная для детского желудка субстанция.

Пришло в голову и то, что практически все мои друзья- философы, воспитанные в жестких рамках марксистко-ленинской материалистической философии с течением лет «переучились» в идеалистов разных толков, а один из них, Стас Пампура — ушел в монашество, стал доктором  богословия. Конечно, вспомнилась и Тамара Петровна Фокина, некогда увлеченно преподававшая нам исторический материализм, а ныне смиренно и без материальных выгод  несущая тяготы служения в фонде св.  Александра Невского, блистательно обосновывая  немалые гранты, выделяемые на  работу с детьми из малоимущих семей, блаженно дирижирующая детским хором.

Все эти воспоминания и размышления по мере приближения к бывшему пединституту, а ныне вновь обретенной, отреставрированной духовной семинарии привели меня в настроение вполне благостной, достойное для встречи с патриархом.

Но силен Враг! Не просто так я забыл перевести время! Даже пройдя пять километров, я пришел к семинарии на час раньше патриарха. На огромных экранах с двух сторон от входа шла демонстрация службы, шедшей во  внутрисеминарской церкви, народу перед этими экранами было немногим  меньше, чем охраны, в форме и без оной, и вновь меня начали обуревать бесовские нашептывания. Полчаса  с одной точки показывали пару иерархов в блестящих ризах, а на первом плане среди немногочисленных прихожан в кадре стояли двое  «самых воцерковленных»  городских властных прихожан – мэр города Олег Грищенко и вездесущий Александр Ландо.

И если созерцание Олега Грищенко, начавшего строить храм вопреки негодованию безбожного  заводского народа еще в те поры, когда он не был главой города, не вызывало никакого внутреннего протеста, то суетливый даже на церковной службе Александр Ландо вызывал ассоциации с человеком, беспечально кочующим из партии в партию, из религии в религию, лишь бы быть рядом с властью, стоять рядом с губернатором, кто бы ни занимал это пост. «Губернаторы меняются, а Ландо вечен!»- шептали мне беси.  Вот и поближе к Патриарху пробрался. Ландо и иже с ним — всегда тепло, а народ  власти пофигу, народ, (и я в том числе) мерзни на холоде, даже в такой момент нет народу (и мне в том числе) места в тёплой церкви. А когда на обнаженные головы прихожан пошел снег, вспомнилась сцена из «Андрея Рублева», снятого великим Тарковским, когда  Андрей говорит, что жизнь неправильно устроена, если  в Храме идет снег. И копилась неправедная  обида на запаздывающего патриарха, заставляющего народ ждать на холоде, на местную власть, которая, несмотря на всю суету и транспортное столпотворение, не смогла обеспечить логистику патриарших передвижений по вымерзшему городу. «Грищенко-то в тепле хорошо! – шептали неугомонные беси, — а ты – мерзнущий дурень. Иди домой, дурень, ты ж  даже не православный!»

Но, к счастью человека, ожидание не вечно, как не вечно и бесовское искушение. Отогревшись в соседнем кафе, уяснил заодно, что проблемы мои – в моей же голове, что патриарх приедет вовремя, а лукавый Ландо и есть суть бесенок, идеально подходящий для критики всякой власти – вроде и рядом, а как бы  и не причем.   Начали подходить прихожане, появился взвод кадетов, отроков и совсем малышей первоклашек. Подтянулись в первые ряды детишки из воскресных школ вместе с наставниками. И все окружающие люди на мои расспросы –«Что для вас приезд Патриарха отвечали одинаково искренне:  «Радость! Радость великая! Представьте, что Христос к нам пришел!»

Вот даже как, подумал неверующий Фома. И, обретя толику смирения, стал ждать Патриарха вместе с Народом в холоде, а не с Ландо в тепле. Недаром говорится, держи голову в холоде. Видно, в национальной культуре Ландо такой мудрости нет.

И не стало мне дела до мелких бесов в душе моей. Патриарх приехал! Мы с Народом дождались объявленного времени! И я благословил в душе господа за то, что даже исправление Президентских ошибок он направляет к народному благу, не вводя нас во искушение, а если и взойдем в него, то с появлением Предстоятеля видишь  «игрушечность», «невсамделишность» искушений этих мелких бесов. . Подошли тут и давние знакомые, прекрасно разбирающиеся в тонкостях службы, знающие всех,  кого показывала камера, поименно давая им самые лестные характеристики.

Мигом ожила внутрихрамовая камера, заработала. Переместился кадр.  И  не стало  на экране искусителей, а началось медлительно-величавое переоблачение Патриарха, сосредотачивающегося на таинстве предстоящей службы.  А когда зазвучал бас протодиакона, из за крыш и облаков показалось и солнышко, народ  тут же стал отогреваться.  И я всем телом еще раз понял, что излишняя разумность пустых рассуждений  не служит ни для чего больше, как для отвлечения человека от истины «Бог не в храме, а в душе нашей!» Истина эта вечна для всех религий, конфессий и традиций, каким бы путем ни шел человек к Богу, и мудрствование пусто только  отвлекает от нее человека. Пусть благо храмового тепла отличает одного человека от другого — для тепла солнечного и Господнего блага нет между нами различий.

Служба шла своим чередом, прекрасный голос Патриарха произносил слова канона богослужения, соответственно случаю построенного на Евангелии от Луки. Патриарх благословлял здание, призванное взращивать и воспитывать будущих сеятелей слова Божьего. И даже мне, не сведущему, стало легко и ясно, когда он рукополагал новых пастырей на служение. «Аксиос, аксиос» — «Достоин!» – звучал вслед за патриархом хор, как будто небесный глас раздавался, и верилось, что воистину достойные сеятели благословлены сегодня самим патриархом на служение.

В конце службы, в Патриаршием слове, Кирилл подробно остановился на толковании притчи о сеятеле, разбрасывающем зерна широко, так, что падали они и на каменья, и на невозделанную землю, и на придорожную обочину. И благословил труд по возделыванию духовной  почвы, превращенной с  приходом иноземных верований в каменную пустыню, где легко восходит только чертополох  попкультуры, медленно но верно превращающий нас в непомнящих родства  пожирателей земных благ, ориентирующихся на быстрый материальный успех и забывающих о своей божественной сути потребителей. И Слово его совпало с давними моими размышлениями о том, что превратить народ в колонизированное быдло просто – нужно просто забить чертополохом попкультуры все культурное пространство нации, так, чтобы даже на национальном телешоу «Голос» песни на русском языке звучали одна из пяти.

Благословил патриарх труд сеятелей слова Божьего, поблагодарил и благословил руководителей области и города за немалый вклад в возрождение духовности.  Первым в благодарении звучало имя нашего земляка, активного церковного устроителя Вячеслава Володина,  чьим попечение и было возвращено епархии  здание семинарии, приведенное сегодня в такой благостный  вид из запущенного до состояния конюшни в бытность в нем педагогического института.

Губернатора и мэра Патриарх наградил орденами Андрея Первозванного. Многие радетели церкви Саратова и губернских городов получили из рук Его Преосвященства  заслуженные награды. Подробнее об этом можно прочесть на сайте «Православие и современность». Мне, суетному, недосуг было запомнить, кому что вручали, поскольку я на время отвлекся на спор с моими воцерковленными  друзьями из певческого  клуба «Георгиевский крест» на тему «Занимаются они благотворительностью или иным богоугодным делом», когда не просто дают концерты и жертвуют деньги на благотворительность, а выступают в колониях перед заключенными, в детских домах перед сиротами и в реабилитационных учреждениях перед инвалидами бесплатно. И мне искренне радостно было видеть вдохновенное, одухотворенное лицо Алексея Кирилова, когда он сподобился получить личное благословение Патриарха, возложившего на него  руку. Эта радость была,  может быть, чище и выше радости сподобившихся ордена из Патриарших рук, поскольку была  вовсе бескорыстна.

Бесы меня в этот день больше не посещали. А посещали друзья из Клуба «Георгиевский Крест» прекрасно распевавшие прекрасные, песни до самого вечера. Хоть и не все песни были духовные, но пели их исполненные духа люди, делающие благие дела так же легко, как дышат.  Стал понятен истинный смысл и благо приезда Патриарха в наш город. Вера в то, что скоро перестанет он зваться «болотом» многими жителями спустилась на меня вместе с солнечным светом во время Патриаршего богослужения.

Алексей Шминке,

бродячий философ.