Он большой и светится. Уже при первом знакомстве с Александром Прохановым каждому, кто ищет свой Путь, становится  очевидно, он  — Тот, кто разговаривает с Богом. Мои младшие дети и внуки в возрасте 3-4 лет на вопрос: «Почему ты не пьешь кока-колу, лимонад?» отвечали непреклонно: «Мне Бог не велел!». Кроме чистой воды «без пузыриков» ничего не пьют и по сей день.

Это про Проханова  А. Вознесенский сказал еще давно:

Пускай твой друг устал, обрюзг,

Глаза как ставни.

Но чем потрепанней бурдюк-

Тем пить – хрустальней.

Александр Проханов в свои 70 с лишним лет сохранил дар, с которым «нормальные» дети под давлением социализации расстаются годам к пяти. Дар прямого общения с Богом.

Когда читаешь его тексты по одному, иногда кажется, что он выспренен и помпезен. Когда прочтешь сразу книгу, объединяющую тексты последних лет, понимаешь – он Божий тигель, в котором плавится боль и ужас обнищавшего народа, в котором зреет сила и ярость созревших перемен. Многие видят в нем Друга Божия. Его тексты читает Президент. Читает и слышит Божественные Смыслы о пути России,  которые Проханов транслирует. Поэтому ближние Президенту дружинники без боязни за военные тайны и технологические «секретики» пускают его в лаборатории и цеха, где строится новое оружие Победы, на подводные лодки и в самолеты дальней бомбардировочной авиации.

В восьмидесятые годы прошлого века А. Ермишин, тогда еще директор, тогда еще живого Саратовского авиационного завода, тогда еще не пораженный либеральной идеей личного успеха, а «там хоть потоп» — устроил день открытых дверей на своем секретном производстве. Позволил детям, за ручку со взрослым работником завода, пройти на родительское рабочее место, посмотреть на станок, за которым папа или мама работают, пустил их на сборочные стапеля, разрешил залезть в готовый ЯК-42 и, покрутив-подергав рули высоты, скатиться по аварийному трапу. На стоны главного инженера: «Во крутят, как бы не сломали», Ермишин, в те времена вполне советский директор, бодро окрикивал: «Зачем нам самолеты, которые дети сломать могут?».

А ошалевшие работники начальных цехов столпились тогда вокруг «секретной» прежде всего для них самих «вертикалки» —  ЯКа, взлетавшего с авианосцев, и толкали друг друга в бок: «Вась, твоя-то хреновина куда тут прифуячена? А моя? Как думаешь?» Думать, однако, не научились. Не успели.

Друг Бога не интересуется конкретностями про «хреновины».  Приехав в Саратов, он мчится на аэродром базирования дальних бомбардировщиков, и, совсем как мальчишка, просит командира соединения — «Дяденька, дай в кабине посидеть!!» А когда его давно недетское тело всем соединением из этой кабины извлекают (все же не мальчик уже), просит командира подумать над тем, не назвать ли грозный лайнер именем Изборского клуба. Чтобы когда он будет пролетать   вдоль американских берегов, сынок Ермишина, на Калифорнийских пляжах играющий в пляжный волейбол, ощущал привет и трепет грядущего возмездия.

Он наивный, трогательный и мудрый. Поэтому вокруг него собираются люди, владеющие многими профессиональными знаниями и готовые дать подробные разъяснения на любой профессиональный вопрос. Объединяет их прохановская уверенность, Богом данное ему знание о том, что у России свой путь, отличный от пути цивилизации, закат которой описал Шпенглер еще в начале прошлого века.

Эти люди прекрасно разбираются в социальных технологиях, с помощью которых Запад едва не победил нашу страну на сегодняшнем витке холодной войны, и в границах собственных профессий, знают, как выбираться из тех волчьих ям бездуховности и цинизма, которые на западе называются «толерантностью». В России до интервенции и колонизации эту гламурную «толерантность» называли вседозволенностью, распущенностью и похабством.

Это не просто различие в терминологии, это разные способы чувствовать жизнь, это разные моральные глубинные, метафизические корни жизнеустройства. Толерантность к людям, которые за одно десятилетие разграбили экономическую базу государства, ими же названного собачьей кличкой «Совок». Толерантность применительно к людям, публично высказывающим презрение к собственной истории, к собственному народу для обоснования «нравственности» грабежа этого народа, ради собственного единоличного обогащения –  такая «общечеловеческая ценность» становится оружием. Это только один пример того, как за словом стоит инструмент, разрушающий российское самосознание, идентичность народа. А слов, разрушающих основы идентичности Российского народа, в информационном арсенале холодной войны полные обоймы.

Когда близкие к А.  Проханову люди начинают обсуждать его слова о том, что Волга – это Богиня-Мать Российской государственности, становится понятно, что православный Проханов не  стал в одночасье язычником. Все понимают, что это надконфессиональная, метафизическая сущность Волги, которая людям разных религий и верований дает место и приют, показывает величие Божьих щедрот, объединяет их местом и щедростью Божьей, как бы разные люди на своем языке не именовали Его.

Волжские берега — это обширное место, где люди  малых народов научились соседствовать и миром разрешать  противоречия, где вокруг и внутри русского народа равноправно звучат сотни языков, не воюющие за право жить, а обогащающие друг друга, вплавляясь в русский, в котором слово «богатство» имеет корень «Бог».И значит, не имеет ничего общего с грабительским способом захвата олигархами общинного достояния, которое русские люди для общего блага, общинно, накопили здесь за тяжкие годы коллективизации и индустриализации, за времена восстановления общего хозяйства после разрушительной  Великой войны. И толерантнось, которая называет созвучным себе самой  словом «олигарх» того, кого по-русски зовут ушкуйником и грабителем, нам не указ. Награбленная рухлядь не создает БОГатства, она создает индивидуальный успех, который стоит на первых местах в иерархии «общечеловеческих ценностей», провозглашаемых Европой «на закате». Толерантность проповедует нам ценность не считать денег в чужих карманах», не задумываться об источниках их происхождения.

Анекдот — как костыль для Путина, колеблющегося, на чью же сторону встать, кто на самом деле «свои, которых не сдают».

Приглашает он в Кремль Абрамовича, который несколько раз подавал прошение об отставке с поста губернатора Чукотки. Устал, мол, грабить, хочу насладиться добычей, за футбол на отдыхе порадеть. И говорит Путин Абрамовичу таковы слова: Решили мы с Диманом удовлетворить Вашу просьбу. Вы славно поработали на Чукотке, господин Абрамович, добились успехов, помогали чукчам рыть в мерзлоте алмазы, считать их учили и всё такое. Поэтому, освобождая вас от бремени губернаторства, решили выписать вам премию. Посоветуйте, сто миллионов рублей будет достаточно?» Тихий Абрамович улыбается скромно – «Разве это деньги, Владимир Владимирович, ничего не надо, у меня все есть!» «Нет, нет, нет! Непременно премию! За ударный губернаторский труд. Мы так с Диманом порешили, так тому и быть. Двести миллионов, да не рублей, а долларов. Гулять так гулять!» Абрамович тихонечко, вежливо говорит «Спасибо, Владимир Владимирович!», руку протягивает и собирается уходить. Руку дерг-дерг, а рука-то в Путинской ладони застряла, не выходит рука из Путинской ладони. Даром, что ли, самбо наш мачо занимался, за фигурой следил? Рука-то как капкан волчий.

И ласково так глядит Путин в глаза Абрамовичу и говорит: «А остальное все придется вернуть государству. России вернуть придется! Нам тут тоже футбол поднимать надо, на школы спортивные как раз не хватает в бюджете. И езжайте себе, езжайте, куда хотели. А вот директором спортивной школы под Иркутском не хотите ли? Есть вакансия в школе для особо одаренных. Футболистов.»

В 90-е годы  и я «богато» поплавал в мутных водах либерализма, либеральная идея «урвать» от развала «совка» свою долю заразила меня, как и сотни тысяч сограждан.  Я  тоже инвалид холодной войны, инвалид Великой Отечественной Жизни (ВОЖ). В следующих постах собираюсь рассказать о тех эпизодах новейшей истории, которые коснулись меня и в которых участвовал.

Но  в ночь после создания Саратовского отделения  Изборского клуба мы с друзьями сидели у костра на Волжской даче, обсуждали услышанное на его заседаниях, ощущали созвучие спикеров клуба нашим размышлениям о жизни, о своем возможном месте в его работе. Как перед Великой Отечественной на кухнях обсуждали грядущую войну, так мы обсуждали войну, давно ведущуюся против нас.

А на рассвете, когда солнце вставало из-под туч, я отправился на берег Волги купаться. И не просто понял, всем телом ощутил  — пока над Волгой встает солнце, оно непременно прорывается сквозь любые грозовые облака. Радостно и легко прорывается..

Понял, почему из всех странствий в поисках «добычи» возвращался именно сюда. Почему здесь, на Волге, рядом со мной, живут все мои дети, хотя мамы их и поразъехались по разным странам и городам.

Не умом понял, а собственным бренным телом ощутил, что никогда не найти нам общего языка с чиновниками, которые, как Борис Шинчук, кайфуют от купания в ваннах с пивом, поэтому  отдыхать ездят не по Волге, а в Карловы Вары, где это обычное дело.  Эта информация, кстати, получена не из тайных каналов, а озвучена самим купальщиком в Национальной Деревне в Парке Победы, где он, выйдя из тесной душной украинской хаты, куда загнал заседание клуба, чтобы отсечь нежелательных журналистов, возмущался размещением фотографии собственного купания в интернете. Надо бы ограничить свободу в интернете,  как-то наказать разместившего фотографию за нарушение тайны личности — вещал по этому поводу министр по связям с общественностью. Не всех журналистов удалось отсечь, однако. Тщательнее надо слова выбирать на Изборском клубе, господин министр.

Есть еще люди в Саратове, которые между Карловыми Варами и Волгой делают правильный выбор.

Волга — наше место силы, оно помогает  выживать и побеждать во всех войнах, избавляет от многих «блазней». Волга – место, делающее нас людьми. Русскими, какие бы фамилии мы не носили. А «Изборский клуб» в Саратове – место сбора и «точка сборки».

 

Алексей Шминке,

бродячий философ.