–  А вы не пробовали писать прозу? Или стихи?

   – Нет. Если бы я мог писать – разве бы я стал… – Клаус вдруг оборвал себя и украдкой глянул на Штирлица.

    – Продолжайте, чудак. Мы же с вами говорим в открытую. Вы хотели сказать: умей вы писать, разве бы вы стали работать на нас?

    – Что-то в этом роде.

    – Не в этом роде, – поправил его Штирлиц, – а именно это вы хотели сказать. Нет?

    – Да.

    – Молодец. Какой вам резон мне-то врать?

(Из диалога Штирлица и провокатора Клауса)

 

Неделю назад в «Газете недели в Саратове» № 35 от 07.10.2014 появилось открытое письмо Льва Гурского губернатору Саратовской области. «Открытое письмо» — жанр так себе. В брежневские времена им пользовались строители БАМа, рапортуя об очередных успехах, колхозное крестьянство, сообщая о небывалых урожаях. В андроповские – коллективы предприятий министерства тяжелого машиностроения, докладывая о перевыполнении заданий партии. В горбачёвские и последующие – все, кому не лень, реализуя право свободного человека в свободном обществе.

В нынешние времена «письмо» является инструментом мастеров «чернухи» и недорогого пиара, материальной основой для начала какой-нибудь долгоиграющей заварухи, или же элементом примитивного шантажа.

Что же Лев Гурский? Гурский традиционен. Большая часть письма представляет собой изложение о себе, великом. Губернатор же ставится в известность о том, что в столице выходит его очередная книга, небезынтересная губернатору. Посыл такой: книга-столица. Не в Нижнем Усолье, и даже не в Саратове, а в самой златоглавой и белокаменной, от Кремля третий переулок налево. Это должно произвести впечатление – тридцать пять тысяч московских издателей бегут за сначала смущённым, а потом уже и раздражённым Гурским, суля неземные блага, только бы завладеть правом печати его эпохальной рукописи. Под словом «книга» видится фолиант в тяжеленной обложке из бычьей кожи, с застёжками благородного металлического цвета.

Досадно, если это великолепие разобьётся об очередную брошюрку тиражом в 300 экземпляров.

Но зато великодушный Гурский обретает моральное право уведомить изумлённого губернатора, что он, отдавший областной газете 21 год кропотливого творчества, был им, губернатором, уволен, выброшен из газеты, как мусор. Несмотря на то, что обладал всеми необходимыми качествами: «…не пользовался казенным компьютером, казенным телефоном и казенным Интернетом, не жег казенное электричество, не изнашивал казенную мебель, не занимал казенную вешалку и не создавал проблем уборщицам».

— Как бы ни переименовывалось это издание, в нём всегда работал я, — между делом отмечает Гурский, одновременно как бы давая понять, что он и был той духовной скрепой, благодаря которой газета существовала больше двух десятилетий.

— Я писал в областной газете о литературе и о кино при Константине Платоновиче и Юрии Васильевиче, Дмитрии Федоровиче и Павле Леонидовиче…

Случайно вкравшийся фрагмент из «Золотого телёнка»  Ильфа и Петрова.

«Я всегда сидел. Я сидел при Александре Втором «Освободителе», при Александре Третьем «Миротворце», при Николае Втором «Кровавом». И старик медленно загибал пальцы, считая царей.  – При Керенском я сидел тоже. При военном коммунизме я, правда, совсем не сидел, исчезла чистая коммерция, не было работы. Но зато как я сидел при нэпе. Как я сидел при нэпе! Это были лучшие дни моей жизни».

Возможно, было автору письма виденье — вот губернатор в истерике бегает по кабинету, отменяет визит турецкого посла, поездку на заседание Госсовета, и твердит в изнеможении: как я мог, как я допустил?

Альтернативная картинка. Губернатор читает аналитический обзор прессы, и взгляд его падает на фамилию Гурский. Он снимает трубку телефона и задаёт вопрос: а Гурский – это кто? – Это псевдоним Арбитмана, — отвечает трубка. Губернатор, после короткой паузы: — А Арбитман — это кто?

Трубка начинает объяснять, что уволили Арбитмана, а публикация подписана Гурским, но Гурского уволить невозможно, потому что в кадрах он проходил как Арбитман. – Спасибо, сухо говорит губернатор и водружает трубку на место.

После этой картинки Гурского не остановить. «Вы мне возразите: скажете, что это сделали не Вы… Мол, у Вас имеется для таких щекотливых дел вице-губернатор… прикрываться мальчиком вице, путающим Вольтера с Вальтером Скоттом, это несолидно». Последнее, аляповато скрюченное предложение, имеет целью, надо полагать вице-губернатора Дениса Фадеева. Насчёт Вольтера и Вальтера Скотта не слышал, хотя, думаю, что будь «фактик» достоверным, Гурский в пароксизме обличения, исписал бы на эту тему все заборы. Но вспоминается другой, железобетонный факт, когда тот же Гурский, а может, Арбитман, лопухнулся по полной программе. А именно, в своём очередном пасквиле «Монумент, лови момент», выдающийся (нет, прошу прощения, пока только «известный») писатель, литературный критик и публицист, позорно представил автором песни «Огней так много золотых» поэта Л. Ошанина, хотя даже самые недалёкие писатели, литературные критики и публицисты назовут автором Н. Доризо. Когда не злорадствующие, а просто сочувствующие читатели, вежливо указали на форумах подлинного автора, Гурский, ничтоже сумняшеся, поменял Ошанина на Доризо. Не учёл только, что всемирная сеть разместила его бессмыслицу (я о «произведении» в целом) ещё на нескольких сайтах, не говоря о печатной продукции. Вот это настоящий стыд и срам. После такого «случайного» ляпа, следовало бы прежде извлечь бревно из своего глаза, прежде чем «славить» кого-то другого. Это случай, — возразят мне. Да нет, это система. Она строится не только на поверхностном знании предмета «обличения», но и на банальном бесстыдстве, передергивании фактов, оголтелой саморекламе, дремучем русофобстве (впрочем, этот предмет подлежит отдельному исследованию).

Вернёмся к нашим мутонам. Обличая губернатора в ему неведомых грехах, Гурский раскрывает и подоплёку события, — уволен он был за то, что осмелился выступить с критикой министра Мединского. «Догадываюсь, — прозревает Гурский, очень важная персона очень попросила вас как-то отреагировать на министерскую обиду, и Вы проявили свою власть там, где могли ее легко проявить… Зря Вы это сделали, Валерий Васильевич. Писатели – люди склочные… «Скандал с увольнением «неугодного» журналиста в Саратовской области грозит выйти на федеральный уровень» – пишет, например, газета The Moscow Post. И в связи с эти скандалом упоминает Ваше имя. Сдается мне, Ваши недоброжелатели еще не раз припомнят эту историю».

Эта нелепая угроза не прибавит очков ни Гурскому, ни Арбитману. Но давайте будем последовательными. Вот, к примеру, газета The Moscow Post. Звучит солидно. Газета. Федеральная. Да ещё с таким ассоциативным именем. Интернет подскажет, что такая газета и вправду есть. Но электронная. Другими словами, сайт. Такой же, как тысячи других. В одночасье солидная федеральная газета полегчала в своём статусе процентов на девяносто восемь. Ещё нюанс – в 2012 году сайт общероссийской общественно-политической электронной газеты «The Moscow Post», наряду с сайтом «Компромат.Ru», был закрыт (правильнее сказать, закрывался). Прокуроры заявили, что эти сайты неоднократно нарушали закон о персональных данных и постоянно публиковали недостоверную информацию, о чем свидетельствуют многочисленные решения судов. Словом, тревожная молодость. «The Moscow Post» не любят и прокуроры, и рядовые читатели. Например, первая встреченная мной публикация о газете, характерно озаглавлена «Методичка лжи на Moscow Post». Предположим, с прессой федерального уровня разобрались. А вот «скандал с увольнением «неугодного» журналиста» я как-то пропустил. Не заметил. Наткнулся на несколько писклявых информашек, переписавших друг друга. И всё. Где скандал-то?

По версии Гурского, причиной увольнения за прогулы стал его нелюбезный фельетон о министре Мединском. Министр так распереживался, что сразу схватился за «вертушку». Поэтому в первой версии Инквизитором, посягнувшим на профессиональную устроенность единственного в регионе специалиста по творчеству Мединского, стал Н.В. Панков. Причём представление высокопоставленной фигуры читателю Гурский произвёл весьма изящно, в стиле детской загадки: Николай Васильевич, а не Гоголь, депутат Госдумы, который руководит комитетом по сельскому хозяйству. Попробуй, догадайся! Вторая версия изложена в пресловутом «открытом письме», главным виновником назначен В.В. Радаев. Н.В. Панков в этом повествовании не фигурирует.

С Мединским, — вспоминает репрессированный писатель, я познакомился в 2009 году. Заочно. В книжном магазине. Вторая встреча произошла также в книжном магазине, три года спустя. И тоже заочно.

Страшновато. С какими людьми знаком этот человек! Заочно. Да стоит ему захотеть…

Зато мне стало понятно, почему исчезал из политического пространства и взял стодневный больничный лист лидер Северной Кореи Ким Чен Ын. Очень предусмотрительный человек.

И ещё. Завершая «открытое письмо», Лев Гурский, органично переходя в Романа Арбитмана, открывает губернатору страшную тайну — литература не только вид искусства, но и вид магии, сродни вуду. (Впрочем, дочитавший указанный перл до конца, даже убеждён в этом).

«Мне, — дожимает Арбитман, — подчиняется русский алфавит, из которого я умею складывать слова. А поскольку Ваше имя и Ваша должность тоже состоят из букв русского алфавита, в исторической перспективе победителем всё равно окажусь я».

Складывать слова умеет и кондуктор в трамвае. Иногда очень колоритно. Поэтому мэтру, дабы оказаться на голову выше кондуктора, следует самосовершенствоваться. Брать пример, скажем, с Ивана Васильцова, литературный язык которого лёгок, образен и ясен. Или, чтобы далеко не ходить, присмотреться к творческой составляющей Дмитрия Козенко, умеющего не погрязнуть в ежедневной рутине информационных потоков. Или к Сергею Сергиевскому, которому дано донести до читателя не только добротно сложенные слова, но и саму картинку события.

Осмыслить  убийственную сентенцию о победителе в исторической перспективе, мне не удалось. Думается, что в исторической перспективе все мы окажемся, как бы это сказать, в равных условиях. А пока gaudeamus igitur.

Александр Палькин

 

P.S. В протокольные слова прощания мастер литературного изыска включает загадочные слова «автор 50 книг, и пр., и пр». Предполагаю, что в невинных «и пр., и пр.» с помощью магии вуду закодировано выражение дерзновенной смелости либерального смутьяна. Вот только насчёт пятидесяти книг…

Зачем столько?

А. П.